Семинар «Теория и практика авторской лексикографии»
14 февраля 2023 года на очередном заседании семинара с докладом «Лексикографическая школа Б. А. Ларина и “Словарь языка Ломоносова”» выступил канд. филол. наук С. С. Волков (ИЛИ РАН).
В январе 2023 года исполнилось 130 лет со дня рождения Бориса Александровича Ларина, известного филолога, одаренного ученого, выдающегося организатора науки, основателя Ларинской лексикографической школы. Б. А. Ларин - доктор филологических наук, профессор и многолетний декан филологического факультета Петербургского (Ленинградского) университета, обладатель многих почетных наград и званий, один из самых оригинальных ученых XX века, выдвинувший и стремившийся на практике развить целый ряд новых научных идей, прежде всего в области исторической, диалектной и писательской лексикографии.
В 30-е годы XX столетия в стенах Института языка и мышления имени Н. Я. Марра АН СССР Б. А. Лариным была впервые выдвинута идея создания Древнерусского словаря. Таким образом, с одной стороны, его лексикографическая школа своими корнями уходит в традиции академической лексикографии (лексикографии акад. А. Х. Востокова, Я. К. Грота и А. А. Шахматова), а с другой – это неотъемлемая часть Петербургской филологической школы.
История и система научных взглядов филологической школы проф. Б. А. Ларина уже получили исчерпывающее описание в научных трудах его учеников и последователей. Особенно следует отметить статью проф. А. С. Герда «Ларинская лексикографическая школа Петербургского (Ленинградского) университета» (2008), статью профессоров М. Б. Борисовой и Д. М. Поцепни «Словарь Максима Горького и современная писательская лексикография» (2010), а также доклад проф. Псковского государственного университета Л. Я. Костючук «Идеи Б. А. Ларина и их воплощение за 60 лет» на Ларинских чтениях в Петербургском университете в 2021 году.
Главными достоинствами, яркими отличительными чертами научной школы проф. Б. А. Ларина следует назвать, во-первых, общий филологизм, историзм, семантизм и лексикографизм. Последнее, наверное, самое важное, так как система теоретических концепций, подходов и оценок, свойственная филологической школе проф. Б. А. Ларина складывалась на протяжении многих лет в процессе работы над научно-лексикографическими проектами в Межкафедральном словарном кабинете им. Б. А. Ларина филологического факультета СПбГУ – «Словарем автобиографической трилогии М. Горького», «Псковским областным словарем с историческими данными» (продолжающийся проект), «Словарем обиходного языка Московской Руси» (продолжающийся проект), «Словарем русских говоров Низовой Печоры», книгой «Лексика и фразеология “Моления” Даниила Заточника» (1981), системой фразеологических словарей, подготовленных по замыслу и под руководством проф. В. М. Мокиенко, и др. Результатом этой огромной теоретической и практической работы большого научного коллектива стало формирование особого типа словаря, главным признаком которого является, как говорил сам Б. А. Ларин, «неограниченная полнота», которая реализуется по четырем главным лексикографическим параметрам – словнику, семантическому описанию, цитации, грамматической и стилистической квалификации.
Научное наследие проф. Б. А. Ларина, достижения его филологической школы постоянно вдохновляют участников словарных проектов в иных научных центрах, в том числе и в Институте лингвистических исследований РАН. В этом проявляется еще одна особенность этой школы и в этом секрет ее вечной молодости. Это всегда была «школа новых идей» и «школа новых решений», гармонично сочетающая фундаментальную научную деятельность с образовательно-просветительской, т. е. подготовкой молодых ученых и обучением студентов.
В своей докторской диссертации «Три иностранных источника по русскому языку XVI-XVII вв.» (1946) Б. А. Ларин выдвинул и обосновал положение о том, что факты, важные для изучения прошлых состояний национального языка, могут быть обнаружены в тех исторических текстах, которые созданы не носителями языка, а представителями иной культурно-языковой общности. До этого иностранные источники с записями русской речи привлекали внимание только историков, а среди филологов считались своего рода курьезом. Исследование подобных текстов, доказал Б. А. Ларин, даст возможность заполнить зияющий пробел в истории литературного русского языка и русской исторической диалектологии. Эта новая идея получила применение, например, при составлении «Псковского областного словаря с историческими данными» и «Словаря обиходного языка Московской Руси XVI-XVII вв.». Представляется, что не менее интересные результаты для истории русского литературного языка должны быть получены при сопоставительном историко-лексикологическом и историко-семантическом изучении текстов (прежде всего в аспекте их словарного описания), которые принадлежат перу билингвов и полилингвов, т. е. текстов, характеризующихся поликодовостью или созданных в обстановке поликодовости и пересечения кодов (например, в Санкт-Петербургской Академии наук XVIII века, где одновременно работали иностранные и русские ученые). В таких текстах открывается масса интересных подробностей и деталей, тем более когда перевод идет на языки «высокой степени литературности» – латинский, немецкий и французский. Для многих деятелей русской культуры и науки поликультурность, полилингвизм, речевая деятельность в разных социальных сферах (семья, научная работа, преподавание, профессиональное общение) не на родном языке, а на, подчеркнем, разных языках, была явлением вполне обычным. Именно поэтому при обсуждении проекта «Словаря языка М. В. Ломоносова», который представляет собой универсальный словарь тезаурусного типа, синтезирующий в своем корпусе исторический толковый, исторический терминологический и историко-культурный словари, словарь антропонимов и топонимов, было принято коллективное решение расширить традиционные границы «авторского словаря» и включить в лексикографическое рассмотрение тексты М. В. Ломоносова на латинском и немецком языках, а также, что представляется важным, включить в словарную статью т. н. параллельные тексты – тексты переводов и автопереводов М. В. Ломоносова и, таким образом, сделать словарь языка Ломоносова многоязычным: несправедливо было бы исключать такого объема и культурного значения материал из объекта исследования, тем более что мастерство Ломоносова как переводчика явно недооценено. Ясно, что анализ лексических материалов латинских и немецких текстов Ломоносова даст уникальную возможность более глубоко интерпретировать материал русских текстов, воссоздать историко-культурный контекст эпохи, помочь пользователю словаря проникнуть и погрузиться в этот мир.
Довольно часто погружение в иноязычный материал позволяет составителям точнее описать, глубже погрузиться в семантику слова языка XVIII века. Например, в октябре 1751 года М. В. Ломоносов в «Рапорте об освидетельствовании камчатских камней» делает следующее описание минералогических образцов: «Камни шлифованные ... [камень] треугольный зеленый» – и добавляет на полях следующую заметку: «по-латине лапись нефритикус, а по-немецки спекштейн» (АПСС, т. 5, с. 274). Что Ломоносов мог назвать спекштейном? В Картотеке «Словаря русского языка XVIII века» слово спекштейн отсутствует, в словарях XVIII века его не находим. Правильный ответ можно найти, только обратившись к материалам немецкого языка XVIII века, так как М. В. Ломоносов, предположим, узнал это слово, когда общался с горными мастерами во время учебы в Германии. В «Грамматико-критическом словаре немецкого языка» И. X. Аделунга слово Speckstein является профессиональным названием для минералов с восковым матовым блеском. Эти минералы, как объяснили уже И. Х. Аделунгу немецкие горные мастера, входят в класс lapis nephriticus или Nierenstein ‘нефрит’, т. е. в класс нефритов (т. 4, с. 176).
Приведем еще один пример. Труды М. В. Ломоносова, который мало интересовался ботаникой и не оставил после себя трудов, посвященных царству растений, содержат довольно большое число самых разных фитонимов. К сожалению, никто ранее почти не обращал внимания на фитонимы в идиолекте Ломоносова, являющиеся, с одной стороны, разрядом терминологической лексики, а с другой стороны, связаны с народной, диалектной культурой и бытом. Мир растений оказался значим для Ломоносова, например, в его химических, точнее физико-химических исследованиях как источник пигментов – красящих веществ разных цветов, например: «Нефритическим деревом настоенная вода ясно показывает, .. когда так поставлена, чтобы глаз был между нею и окном, тогда она кажется синя; но когда между глазом и окном стоит, показывает цвет красный, буде она густа, желтоватый, ежели жидка. .. Но когда к отворенному окну поставлена будет, чтобы солнце на оную светило, тогда красный цвет переменяется в синий и прозрачность теряется» (М. В. Ломоносов. Вольфианская физика. АПСС, т. 1, с. 486).
Описание этого растения – нефритического дерева – в комментариях к «Полному академическому собранию сочинений М. В. Ломоносова» и первого (1950–1959, 1983), и исправленного второго издания (2011) отсутствует. Отсутствует оно в обширной литературе, посвященной жизни и научной деятельности Ломоносова. «Словарь русского языка XVIII века» фиксирует словосочетание нефритическое дерево как устойчивое с пометой В ботаническом назв[ании], но толкование не дается («Словарь русского языка XVIII века», вып. 15, с. 119). Но «Волфианская экспериментальная физика» – это не оригинальный текст Ломоносова, а сокращенный и адаптированный для русского читателя перевод с латинского языка книги проф. Людвига Тюммига, преданного ученика выдающегося немецкого ученого и гуманиста Христиана фон Вольфа. Эта книга, которая называется «Основания вольфианской философии, изложенные для академических целей» (1725), представляет собой своеобразный дайджест по основным положениям вольфианского естествознания, предназначенный для студентов немецких университетов, что, собственно говоря, и обусловило интерес к ней М. В. Ломоносова. Благодаря сопоставлению русского и латинского текстов (§ 162) удалось установить исходный фитоним – lignum nephriticum. А это в свою очередь позволило реконструировать по европейским словарям и ботаническим руководствам точное описание растения. Авторы самого большого энциклопедического словаря на немецком языке, созданного в XVIII столетии – «Большого полного энциклопедического словаря всех искусств и наук», более известного как «Словарь И. Г. Цедлера», сообщают, что lignum nephriticum – это «дерево, выделяющее синюю воду», так называемый синий сандал, лат. Sandalum caeruleum или кампешевое дерево (кампеш), экзотическое растение родом из Центральной Америки. Древесина этого растения содержит очень стойкий красный пигмент, который на воздухе темнеет, превращаясь в темно-синий. Перекличка с текстом перевода М. В. Ломоносова очевидна. Более того, вытяжка кампешевого дерева в течение длительного времени считалась надежным лекарством от заболеваний почек, что и послужило мотивировкой для внутренней формы выражения нефритическое дерево.
Характерной общей чертой словарей, созданных в рамках лексикографической традиции, связанной с именем Б. А. Ларина, как уже отмечалось выше, является семантизм – предельное внимание к деталям и оттенкам значения слова, доскональный, пристальный семантический анализ. «В словаре писателя, поэта» и, добавим, в словаре языка ученого «ничего нельзя проходить, упускать», – писал в статье об основных принципах «Словаря языка М. Горького» (1962) проф. Б. А. Ларин. При его составлении «необходимо уловить не сквозной семантический стержень множества словоупотреблений, а каждый единственный семантический комплекс слова». Так, например, в текстах М. В. Ломоносова слово пар весьма частотно (694 словоформы в русских текстах, причем преимущественно во множественном числе; кроме того, имеются около 200 употреблений лат. vapor в латинских текстах). Безусловно, это слово относится к одному из ключевых слов orbis mentalis М. В. Ломоносова. Семантически доминирующими у Ломоносова являются следующие значения:
- ‘летучие частицы, исходящие в воздух при нагревании физических тел, испарении жидкостей, химическом взаимодействии веществ’;
- ‘смесь летучих веществ, составляющая атмосферы небесных тел и хвосты комет’;
- ‘сверхмалые летучие частицы в атмосферном воздухе, трение которых при вертикальном перемещении слоев атмосферы приводит к возникновению электрической силы’.
Это, собственно говоря, и есть «семантический стержень» слова пар. Но некоторые словоупотребления выходят за рамки предложенной «линейной» семантической схемы. Прежде всего составители «Словаря языка М. В. Ломоносова» не должны элиминировать единичный семантический компонент, появляющийся у слова пар в патетической «Оде на взятие Хотина» (1739), когда оно употреблено Ломоносовым в контексте грандиозного описания битвы, завершившейся победой русского оружия. Филолог-лексикограф, как представляется, должен задумываться над «скрытой», «неочевидной» семантикой слова в историческом тексте, тем более что это – ключ к пониманию самого текста, к пониманию авторского замысла. В этом случае семантическое содержание слова пар как бы поднимается, можно сказать, «воспаряет» над обиходными и естественнонаучными значениями:
К Российской силе так стремятся,
Кругом объехав, тьмы Татар;
Скрывает небо конской пар! (АПСС, т. 8, с. 18).
Нет сомнений, что словарная статья к слову пар в «Словаре языка М. В. Ломоносова» должна содержать указание на следующую семантическую единицу: ПАР ... Только в поэтическом контексте: о дыхании разгоряченных лошадей. Более того, для истории русского литературного языка, для объективной оценки роли Ломоносова как реформатора русского языка значимо это «сильное» поэтическое решение («сильный контекст слова») – перемещение заурядного обиходно-бытового слова, принадлежащего «посредственному» или «среднему штилю» в поэтическое употребление, в разряд выразительных средств русской поэзии; сравним у В. П. Петрова в торжественной оде «На заключение с Оттоманскою Портою мира» (1775):
Так часто яр и бурен конь
В бег равными зовом местами,
Стоит востягнутый броздами;
И паром кажет внутрь огонь (Петров 2016: 80).
Приведем для слова пар еще одно необычное употребление, теперь во вдохновенном научно-риторическом «Слове о пользе химии» 6 сентября 1751 года: «Напрасно сие руно златое (т. е. богатства природы. – С. В.) окружает она (натура. – С. В.) хоботом толь лютого и страшного дракона, ибо искатель оного, научен незлобивою нашею Медеею, ядовитые зубы его выбьет и данными от ней лекарствами от убивающих паров оградится» (АПСС, т. 2, с. 361), где пар – естественно, с соответствующими пометами «мифологическое» – ‘ядовитое дыхание дракона’. Такого рода семантические явления представляют собой не какие-то отдельные «фрагменты», «осколки» или «рудименты» старых значений или новации века, не оформившиеся семантически, которые Л. Л. Кутина предлагала выделять при описании семантики слова в «Словаре русского языка XVIII века», а закономерные реализации семантически-образного пространства языка М. В. Ломоносова. Особые, «обычные и, одновременно, необычные», как назвала их Л. С. Ковтун, словоупотребления слова пар (термин «оттенок» считаем неудачным, так как семантическая и словообразовательная связь со словом тень создает уверенную ассоциацию с чем-то незначительным, нереальным, зыблющимся) должны найти отражение в словарной статье словаря языка ученого, ритора и поэта, так как «авторский стиль проявляется не столько в создании новых слов и значений, сколько в отборе речевых средств и своеобразном их применении», как писала Л. С. Ковтун в статье «О специфике словаря писателя» (1962).
Подобные «обычные и, одновременно, необычные» семантические явления часто наблюдаем в языке М. В. Ломоносова относительно употребления разнообразных антропонимов и топонимов. Антропомифоним Медея ‘в античной мифологии – волшебница, дочь царя Колхиды, возлюбленная аргонавта Язона’ в русской словесной культуре XVIII века употребляется довольно часто. М. В. Ломоносов в приведенном выше контексте из «Слова о пользе химии» создает новый троп – поэтическую перифразу незлобивая Медея, которая служит образно-символическим наименованием химии – новой для России науки, которой Ломоносов посвятил всю свою жизнь. Перифраза эта основана на антитезе, когда предмету речи «приписывается» некий новый, «креативный» признак, противоречащий сущности определяемого – ведь литература XVIII века обычно представляет Медею как хитрую, коварную и жестокую женщину, см., например, у В. П. Петрова в оде «На присоединение новых областей к России» (1793):
Ираклы новы и Язоны,
Хвал вечны ищущи руна,
Се борют тяжкие препоны;
Их труд зрят солнце и луна.
Не хитростью от них Медеи
Падут чудовищны злодеи
Падут от рук, что мещут гром!
Кто сии? Коего языка?
Потомки суть Петра Велика,
Второй Екатерины дом (Петров 2016: 222).
Таким образом, соответственно стратегии «всеобщности» лексикографического описания, предложенной Б. А. Лариным, в «писательский» или, шире, «авторский» словарь должна быть включена антропонимическая и топонимическая лексика, что не требует особых доказательств, однако не всегда принимается без возражений лексикографами традиционной академической школы (в частности, на первых этапах работы над «Словарем языка М. В. Ломоносова» предлагалось дать описание антропонимической и топонимической лексики в отдельном издании или перенести их разработку в дополненное переиздание энциклопедического словаря «Ломоносов»). Было много споров, но благодаря влиянию трудов лексикографической школы проф. Б. А. Ларина было принято решение включить имена собственные в «Словарь языка М. В. Ломоносова».
В «Проекте древнерусского словаря» Б. А. Ларин предлагал показывать слова и выражения территориальных и социальных диалектов XVI–XVII вв. не изолированно, а на широком фоне древнерусской письменности. С тех пор диахронизм – исследование словарными методами исторической динамики единицы языка, расширение хронологических границ словарной статьи «назад» и «вперед» («фокус» словарного описания изменяется и как бы «сканирует» эпоху), охват предшествующих и последующих состояний языковой материи – стал характерной чертой научной школы проф. Б. А. Ларина. «Псковский областной словарь», как писал Б. А. Ларин в статье «О работе над новыми словарями» (1960), обязательно должен включать исторический материал: он будет «не строго синхроническим, а сочетающим отражение современного состояния лексической системы с документированными данными о предшествующих этапах ее развития»; в результате словарная статья в «Псковском областном словаре с историческими данными» имеет специальный исторический раздел. Предложенная Б. А. Лариным стратегия интеграции исторических и диалектных данных позже была применена проф. Е. Н. Поляковой в «Словаре пермских памятников XVI – начала XVIII века». В свою очередь, региональные словари являются важным источником «Словаря обиходного русского языка Московской Руси XVI-XVII вв.» (их материалы, как гласит «Проект» словаря, включаются в полном объеме для демонстрации взаимодействия диалектной и общерусской лексики). Данная стратегия получает дальнейшее развитие в «Словаре языка М. В. Ломоносова»: например, метод ретроспективного описания, применяемый в Словаре, позволяет показать в словарной статье, что Ломоносов, так сказать, интериоризировал у своих предшественников, – что у своих немецких учителей, что у своих коллег по Санкт-Петербургской Академии наук. Подобный метод впервые использован в «Минералогии М. В. Ломоносова» (2010) и эффективно развернут в словаре «Риторика М. В. Ломоносова» (2017): словарная статья включает специальный раздел «Диахронический риторический контекст», демонстрирующий контексты применения риторических терминов М. В. Ломоносова в источниках, представляющих европейскую и русскую риторическую традицию, в том числе а) в трактатах античности, составивших фундамент европейской риторической традиции; б) в непосредственных источниках риторических трактатов М. В. Ломоносова; в) в доломоносовских восточнославянских (по месту создания и языку) риториках и т. д. Главная задача раздела – показать динамику употребления термина, представить ломоносовскую риторическую теорию на фоне истории классической риторики в целом. Поэтому в данный раздел, помимо давно установленных прямых источников риторических трактатов М. В. Ломоносова (сочинений Коссена, Помея, Готтшеда и др.), были включены репрезентативные произведения, позволяющие, хотя бы пунктирно, проследить за соотношением различных систем риторических терминов и за разными соотношениями «термин – понятие» в истории европейской и русской риторики.
Демонстрации исторической «перспективы» жизни слова Ломоносова также служит особый раздел словарной статьи – справочный отдел, который регистрирует факты фиксации заголовочного слова в словарях русского языка: в «Словаре русского языка XI–XVII вв.», «Треязычном словаре» Ф. П. Поликарпова-Орлова, «Русско-французском словаре кн. Антиоха Кантемира», «Словаре Академии Российской», «Словаре церковно-славянского и русского языка» под ред. А. X. Востокова, «Словаре русского языка XVIII века» и «Большом академическом словаре русского языка». Задача справочного отдела – показать судьбу слова Ломоносова в системе языка: развитие или выход из употребления, связь с церковно-славянской и диалектной стихиями, изменения стилистических и функциональных характеристик и многое другое.
Известно, что Б. А. Ларин с 1961 по 1964 год, т. е. последние три с половиной года своей жизни, кроме прочего, заведовал кафедрой славянской филологии в Ленинградском университете. На одном из заседаний кафедры в 1961 году он выступил с оригинальной идеей начать работу по созданию нового типа словаря языка писателя – двуязычного писательского словаря. Это было, конечно, развитием известной идеи Л. В. Щербы о создании «толковых иностранных (двуязычных) словарей на родном языке учащихся», высказанной в «Опыте общей теории лексикографии». Предложение Б. А. Ларина состояло в том, чтобы создаваемые словари национальных языков (чешского, сербского, болгарского) были, как и предлагал Л. В. Щерба, толковыми и двуязычными (с толкованием, конечно, на русском языке) и, одновременно, авторскими словарями известных славянских писателей. Сформировались три исследовательских коллектива, готовых к выполнению нового научного эксперимента. Позднее к группам славистов присоединился коллектив преподавателей кафедры немецкой филологии филологического факультета Ленинградского университета, который возглавлял известный специалист по теории художественного перевода проф. А. В. Фёдоров. Группа под руководством проф. Г. А. Лилич начала работу над чешско-русским словарем языка трилогии чешской писательницы М. Пуймановой «Люди на перепутье»; другая группа – над словарем языка романа сербского прозаика И. Андрича «Мост на Дрине»; третья группа (болгаристов) – над болгарско-русским словарем поэзии Николы Вапцарова. Выбор источников сейчас объяснить довольно трудно, хотя у Бориса Александровича, по-видимому, были какие-то свои основания. Возможно, для него главным было создание нового вида активной учебной деятельности, переход от чисто словарных к учебно-образовательным задачам, целью которых было погружение молодых преподавателей, аспирантов и студентов в художественную ткань произведения, изучение художественно-изобразительных средств, анализ системы употреблений слов в индивидуально-авторском стиле, овладение новыми методами и умениями.
М. В. Ломоносов, помимо родного русского и добросовестно изученного в Славяно-греко-латинской академии в Москве церковно-славянского, прекрасно владел греческим, латинским, немецким и французским языками и был, что называется, полиглотом. Его немецкому языку могли бы быть посвящены фундаментальные монографические исследования, однако более удобной (и аналитической, и синтезирующей одновременно) филологической формой исследования и демонстрации языкового материала, особенно для тех, кому нужно не «всё», а только «что-то очень конкретное», всё-таки является словарь.
Понимание этого привело нас к мысли о подготовке словаря немецкого языка М. В. Ломоносова, согласно идеям проф. Б. А. Ларина о толковом двуязычном авторском словаре, чтобы показать уникальное многоязычное и поликультурное языковое сознание Ломоносова. Поэтому в 2010 году в рамках проекта «Словарь языка Ломоносова» началась работа над совместным научным проектом «Словарь немецкого языка М. В. Ломоносова». Этот проект осуществлялся силами кафедры немецкой филологии филологического факультета СПбГУ и отдела «Словарь языка М. В. Ломоносова» Института лингвистических исследований РАН.
У словаря немецкого языка Ломоносова особая задача. Он будет, как мы полагаем, прежде всего полезен тем, кто хочет больше узнать о М. В. Ломоносове, постигнуть огромный интеллектуальный и культурный потенциал М. В. Ломоносова как самостоятельного, подлинно национально-русского мыслителя и, одновременно, как «гражданина мировой республики ученых», глубоко усвоившего ценности культур античности и Западной Европы Нового времени. Деятели европейской науки Х. фон Вольф, И. Ньютон и Р. Бойль были для Ломоносова примером профессионального и личного успеха. Многие европейские ученые, литераторы и журналисты, говорившие и писавшие на немецком языке, глубоко повлияли на его систему научных воззрений, на внутренний мир.
Как известно, М. В. Ломоносов почти 5 лет учился в Германии – в Марбурге и Фрейберге (1736–1741). За это время он, начав постигать чужой язык уже взрослым человеком, быстро прошел все этапы изучения немецкого языка – от первых «начал» до свободного владения. В Германии Ломоносов попадает в совершенно иной мир: его, безусловно, взволновала и потрясла новая культура, он приобретает не только новые знания, но и сильнейшие личные впечатления. В Германии Ломоносов получает первые сведения о процессах нормализации немецкого языка, узнает о деятельности И. К. Готтшеда и других представителей «лейпцигского классицизма», а во время своих несчастливых странствий по Германии (май–октябрь 1740 года) знакомится с речью разных социальных групп, различными территориальными разновидностями немецкого языка. Позднее, уже в России, он продолжает активно пользоваться немецким языком: переводит научную литературу, ведет деловую и личную переписку, общается с коллегами (большинство ученых в Петербургской Академии наук того времени было приглашено из разных частей Германии: немецкий язык, наряду с латинским, был своеобразным лингва-франка в этом интернациональном коллективе). Наставниками и собеседниками Ломоносова в Санкт-Петербургской Академии стали европейские ученые – носители немецкого языка: Иоганн Амман – профессор ботаники и натуральной истории, уроженец Швейцарии, выпускник Лейденского университета; Иоганн Георг Гмелин – профессор химии и естественной истории; Якоб Штелин, профессор элоквенции и поэзии, родившийся в Меммингеме, выпускник Лейпцигского университета и др. Немецкий язык был значим для М. В. Ломоносова и в личной жизни: его жена, Елизавета Христина Цильх-Ломоносова и ее брат, Иоганн Цильх, мастер-смальтовар, живший в семье М. В. Ломоносова, предпочитали дома говорить по-немецки.
Действительно ли М. В. Ломоносов хорошо владел немецким языком? Одним из документальных свидетельств этого служит следующий факт: в 1747–1748 гг. Канцелярия Академии наук посчитала возможным включить Ломоносова, наряду с двумя носителями языка – академиками Христианом фон Винсгеймом и Герхардом Фридрихом Миллером – в состав комиссии, которая принимала экзамен у лиц, желавших, выражаясь современным языком, работать профессиональными переводчиками. Например, 27 января 1747 года Ломоносов сообщает в Академическую канцелярию о результатах работы комиссии: «прапорщика Акулова .. экзаменовали и дали ему переводить разные материи, а именно грамотки из некоторой печатной книги с немецкого на русский язык, да период из некоторой исторической книги с русского на немецкий язык, которые оба переводы его явились нарочитые (т. е. хорошие. – С. В.)» (АПСС, т. 9, с. 617). Вывод о том, что владение немецким языком у Ломоносова было безупречным и что он пользовался заслуженным авторитетом как филолог и переводчик у его коллег по Академии, не вызывает сомнения.
Проф. Б. А. Ларин был влюблен в свое дело и считал лексикографический труд «поучительным и образцовым как в теоретическом, так и в техническом отношении». В словарных проектах Межкафедрального словарного кабинета в течение многих лет разработка, применение на практике новых научных концепций и технологий гармонически сочетались с теоретической и практической подготовкой молодых ученых. Коллективность – обязательное качество научных проектов, которые выполняются в Словарном кабинете им. проф. Б. А. Ларина. Разнообразные конференции, ежегодные «Ларинские чтения», научные семинары, открытые заседания словарных коллективов, работа в библиотеке, изучение источников, выборка, техническое редактирование – вся деятельность Словарного кабинета на филологическом факультете постоянно воспроизводила уникальную научную среду, служащую профессиональной подготовке молодых филологов. В современных условиях такая «академичность» этой научной школы (можно даже сказать, что МСК имени проф. Б. А. Ларина является, как теперь модно говорить, «центром приобретения новых компетенций») – актуальный пример для словарных коллективов нашей страны, в том числе и для коллектива «Словаря языка М. В. Ломоносова».